Гегель где-то отмечает, что все великие всемирно-исторические события и личности появляются, так сказать, дважды. Он забыл прибавить: первый раз в виде трагедии, второй раз в виде фарса.
Идеалы социализма — буржуазные идеалы. Социализм целиком принимает все буржуазные ценности благ этого мира и хочет их только дальше развить и по-новому распределить, сделав достоянием всего мира. Социализм не сомневается в ценности мирского богатства и хорошей, довольной жизни в этом мире. Он только хочет богатства и довольства жизни для всех, хочет всеобщей «буржуазности».
Цинизм есть единственная форма, в которой пошлые души соприкасаются с тем, что называется искренностью, и высшему человеку следует навострить уши при каждом более крупном и утончённом проявлении цинизма и поздравлять себя каждый раз, когда прямо перед ним заговорит бесстыдный скоморох или научный сатир. Бывают даже случаи, когда при этом к отвращению примешивается очарование: именно, когда с таким козлом и обезьяной по прихоти природы соединяется гений, как у аббата Галиани, самого глубокого, самого проницательного и, может быть, самого грязного из людей своего века, он был гораздо глубже Вольтера, а также в значительной мере молчаливее его.
...мне пришло в голову, что ход истории определяют не великие идеалы, а мелкие потребности всех порядочных, умеренно-хищных, эгоистичных людишек, то есть всех вообще. А эти идеи, страсти, замыслы, героические подвиги и прочие воздушные предметы годятся разве на то, чтобы набить ими чучело человека для музея Вселенной с надписью: «Се — человек. Точка».
Перестало быть моим идеалом хорошо оплачиваемое место, которое дало бы мне столько денег, чтобы я мог посвятить себя своей любви, чтобы мог выращивать свои растения в удобных, совершенных теплицах. Перестал я иметь свои прежние идеалы, но поставил твёрдую, определённую цель: изучить тропические растения в их доме, во что бы то ни стало пройти пустыни, леса и горы американские, даже если бы ради этого должен был поступиться будущим, здоровьем, семейной жизнью, удобствами и достижениями цивилизации.
Противоположность правильного высказывания— ложное высказывание. Но противоположностью глубокой истины может быть другая глубокая истина.
Истина ничуть не страдает от того, что кто-то ее не признает.
Правда всегда остается правдой, а ложь становится историей.
Итальянцы— это отгламуренные кавказцы.
Странная всё-таки вещь — интуиция, и отмахнуться от неё нельзя, и объяснить невозможно.