[Когда-то] в Краков приехал Голощенко, правая рука Лысенки, и показал нам помидор размером больше мяча для регби. Это вызвало всеобщее восхищение, изумление и потрясение краковской аудитории, которую составляли как-никак люди польской науки. Кто-то захотел потрогать помидор. Тогда русский сказал, что это только восковой муляж. Оригинал находится в Москве. Этот профессор потом сказал, но уже в частном порядке, что хотя он и видел, как сам вытаскивает из цилиндра за уши белого кролика, но не верит в кроликов, которые рождаются в середине цилиндра.
Если наши выдающиеся практики будут высказываться в пользу теорий и мнений, явно абсурдных для каждого, кто хоть немного знает генетику, такие, как положения, выдвинутые недавно президентом Лысенко и его единомышленниками,, то стоящий перед нами выбор будет аналогичен выбору между знахарством и медициной, между астрологией и астрономией и между алхимией и химией.
… взращенные под сталинской опекой цветисто-террористические аферы Лепешинской и Лысенко не исчезли вместе с падением Советов.
Вы боитесь критики, до смерти боитесь. Она по шкуре бьёт., Теория Вавилова, — это вредная теория, которая должна быть калёным железом выжжена, ибо рабочий класс без буржуазии справился со своими задачами и сам начал править и добился определённых результатов. Во всей стране знают ВИР и о дискуссии, которая происходит между Вавиловым и Лысенко. Вавилову надо будет перестроиться, потому что Сталин сказал, что нужно не так работать, как работает Вавилов, а так, как работает Лысенко.
В целом, зарождение лысенкоизма и тем более разрастание его были закономерными, вытекали из причин социальных, отражали реалии складывавшегося общественного порядка. Аналоги лысенкоизма можно найти не только в биологии, но и во всех других отраслях советской науки, а научные деятели, поступавшие сходным образом, имелись во множестве. И поэтому приходится, признать, что если бы на сцену не вышел человек по фамилии Лысенко, его место неминуемо занял бы другой такой же деятель, фамилия которого звучала бы иначе, но основные действия которого были бы такими же. Так складывались нормы поведения в те времена, что для любителя триумфов иного пути не было, в таком поведении заключалась железная закономерность Cистемы.
года, [мы] заговорили о судьбах института. Николай Иванович высказывал убеждение, что дело ещё далеко не проиграно. Сказал решительно: «Если всех наших врагов утопить в Фонтанке, то по малой их значимости даже пузыри не пойдут». В реальность своего ареста не верил: «Не посмеют».
Выступали в основном лысенковцы. Ничего нового они не сказали, но в массе употребляли всякие и без того опротивевшие эпитеты и клички. От массового повторения всей этой пошлости изо дня в день возникала какая-то физиологическая тошнота.
… лысенковщина, вероятно, самое уродливое явление в истории науки нашего времени.
Берия заодно с теми, кто хочет нажить капитал на деградации нашего сельского хозяйства и нищете крестьянина. Вавилов им мешал. Его нет. И против них мы ничего не в силах сделать.
Я авторитетно заявляю, что не было ни одного образованного биолога в тридцатые и сороковые годы, кто мог бы вполне серьёзно воспринимать лысенковское «учение». Если грамотный биолог стоял на позиции Лысенко — он врал, выслуживался, он делал карьеру, он имел при этом какие угодно цели, но он не мог не понимать, что лысенковщина — это бред!