Ни то, что предшествует смерти, ни то, что за ней следует, не является ее принадлежностью.
Останки людей, наделавших при жизни немало шума и суматохи, лежат теперь среди могил своих ближних так же смирно, как и все остальные.
Чем выше груды мертвых тел, над которыми стоит выживающий, тем чаще он переживает эти мгновения, тем сильнее и неодолимее становится потребность в них.
Как я выйду из жизни? Где? Через какую дверь? Когда это случится? Буду ли я терпеть тысячи страданий, которые заставят меня умереть в отчаянии? Я теряюсь в этих мыслях и нахожу смерть столь страшной, что я больше ненавижу жизнь за то, что она ведет к смерти, чем за те шипы, которыми она усеяна.
О мертвых — правду!
Единственное утешение при мысли о необходимости смерти состоит в том, в чем состоит утешение в опасности на корабле: в том, что все в том же, как и я, положении.
В смерти игра и героизм обретают свой подлинный смысл.
Смерть павших на поле брани в молодости ощущается тем болезненнее, чем дольше живут их ровесники.
В смерти соединяются, неистовствуют отвращение и пылкая обольстительность.
Ни младенцы, ни дети, ни повредившиеся умом смерти не боятся — и позор тем, кому разум не дает такой же безмятежности, какую дарует глупость.