Но сказано: будь холоден или горяч, твердил я про себя, лакируя ви́ски текилой, но не тёпл. Они променяли своё призвание к воспалённому русскому служению и странничеству на общеевропейскую тусклую культурность, говорил я себе, ― говорил, совсем как Достоевский… Когда человек осознает нечаянно, что он оказался вне своего класса и круга, перед ним встаёт выбор: он или тушуется и подстраивается, или становится культурным героем. Коктейль мексиканской текилы с шотландским виски, безусловно, подталкивает ко второму. И я преисполнился решимости рассказать грузинке, которая мне давно приглянулась, о своём открытии. Кажется, я пересказывал ей содержание сборника «Вехи». Говорил о вечном споре западников и славянофилов., — Вы такой… ностальгический, — заметила грузинка, пряча улыбку за фужером шампанского, который поднесла к губам. — Нет-нет, это не ностальгия, хоть и верно сказал поэт: что пройдёт, то будет мило… Тут я выпил ещё текилы и совсем зарапортовался. Я повествовал о примате духа, мерзостях рынка и тупиках либерализма. Когда окончательно запутался, то, чтобы выйти из положения, я предложил ей руку и сердце. При этом я честно сообщил ей, что женат вот уже без малого двадцать лет, но заверил, что это не имеет никакого значения.
— Может быть, похороним Клавдио в пустой бутылке из-под текилы? — предложил Милош, когда мы вышли из отеля. Но останавливаться у пляжного бара и пить мексиканскую самогонку я не захотела. Меня тянуло на причал, где море разбивалось о волнорезы, где точки расставлялись над буквами «i» и где Клавдио о чём-то договорился с Кики… В общем-то, я поступала так, как требовали того обстоятельства.
Вот вы приезжаете на улицу Левитана, заходите в испанский бар «Колумб» и для отвода глаз заказываете рюмку текилы. Чёрт его знает, кому вы эти глаза отводите. Края рюмки присыпаны солью, подле рюмки лежат две дольки лайма.