… мы не возникли в соответствии с каким-либо внеуставным планом, мы скорее составлены из разновременно сымпровизированных процессуальных фрагментов, как будто бы некто тонущий сначала спасся благодаря встрече с плавающим пнем, а затем потихоньку из разных, временно пригодных, раскиданных волнами частей, после многих неудач и мучений собрал большой корабль. Впрочем, то же самое я могу выразить иначе и проще, сказав, что наша человеческая анатомия и физиология полны разнообразных и, собственно говоря, излишних сложностей, которые, как сказал бы эволюционист, «заморожены».».
Куда мы ни заглянем в доисторические времена, всюду натолкнёмся на человека, как на стадное животное, которое ни в каком случае не могло бы существовать, если бы не обладало инстинктами, обусловливающими совместную жизнь, т.е. сочувствием и известной степенью самоотвержения. Эти инстинкты мы находим даже у обезьян, и если они отсутствуют у пород, наиболее похожих на человека, у орангутана и гиббона, то это в глазах некоторых исследователей служит достаточным доказательством, что эти породы выродились и вымирают. Следовательно, неверно, что человек когда-либо был «одиноко рыскающим животным».
Раскопки доказывают не только то, что часть индейцев автохтонна, но и то, что всё человечество и все млекопитающие происходят из Южной Америки. Человек вместе с различными представителями животного мира вышел из Патагонии и Африки и, пройдя через Азию, Северную Америку, Панаму, а также через иные, ныне опустившиеся на дно океана континенты, вернулся назад уже в совершенно ином обличье.
Грива, борода, баки и усы очень много значат в иерархической борьбе приматов. Поэтому властители у себя на голове эти признаки преувеличивали, а у подчинённых укорачивали или даже сбривали. Поэтому же обривали пленных и осуждённых, а офицеры не позволяли солдатам отращивать бороды. В наше время выборная власть не нуждается в бороде как средстве утверждения своего ранга. Зато чувствующие себя неуверенно молодые художники, поэты, учёные частенько самоутверждаются с помощью растительности.
Затем, приблизительно с 2,5 лет, начинает появляться форма придаточного предложения ― гипотаксис. Это значит, что в речи ребенка устанавливаются отношения подчинения (между придаточным предложением и главным) и соподчинения (между различными придаточными предложениями). Архитектоника речи усложняется. В ее структуре начинает преодолеваться первоначальное синкретическое, еще не расчлененное единство и внешнее рядоположение.
Претензии, предъявляемые Рудаковым к Мандельштаму в этой халтурной работе, относятся и к стихам: «Ося не имеет чувства объема, композиции, и все его удачи в этой области ― случайности. Он и стихи, и все делает «строчками», а они лепятся друг к другу, это не архитектоника. А у меня (от Гумилева или с Гумилевым) главное ― чувство соотнесенности, функциональности вещей». Но Мандельштам объяснил Рудакову, на чем строится архитектоника его стихотворений. Имею в виду разговор 8 июня 1935 г. о стихотворении «Да, я лежу в земле». Но Рудакову, видимо, была органически чужда поэтическая система Мандельштама.
Такожде кто высекает столпы и кто кладет стену, тот каменщик, а кто строит все здания и весь размер в своей голове имеет, тот архитектор.
Кратко сказать, кто посредственное старание приложит к познанию философии, тот довольное понятие, по крайней мере довольную способность, приобрящет и к прочим наукам и художествам. Хотя она в частные и подробные всех вещей рассуждения не вступает, однако главнейшие и самые общие правила, правильное и необманчивое познание натуры, строгое доказательство каждой истины, разделение правды от неправды от нее одной зависят. Подобно как архитектор, не вмешиваясь в подробное сложение каждой части здания, однако каждому художнику предписывает правила, порядок, меру, сходство частей и положение всего строения, так что без одного его самые искуснейшие художники успеть не могут.
Атеизм — весьма опасное чудище, когда оно находится в тех, кто стоит у власти.
Атеизм — это тонкий лёд, по которому один человек пройдёт, а целый народ ухнет в бездну.