Злодейство и гений несовместимы — тут нужен талант — отсылка к «Моцарту и Сальери» Пушкина
Проследить бы свою родословную До седьмого хотя бы колена, Чтоб учесть по законам генетики, Что за цветики робко таятся В древних зарослях хрена и редьки.
Не зависит ли гениальность от совершенства живого воспоминания? Ибо благодаря лишь воспоминанию, связывающему отдельные события жизни в стройное целое, возможно более широкое и глубокое разумение жизни, чем то, которым обладают обыкновенные люди.
Сродство гениальности и добродетели основано на следующем. Всякий порок есть сильное хотение, доходящее до того, что угождение собственной плоти становится отрицанием чужой. Воле служит только то познание, которое руководствуется законом основания. Гениальность же есть тот род познания, который не следует закону основания, именно — познание идей. Человек, преданный этому роду познания, уже не действует во имя воли. Даже каждый из нас, когда предается чисто объективному наблюдению мира (а это и есть познание идей), забывает собственную волю, объекты ее и всю свою личность, не заботится больше о своих личных делах я становится чистым, безвольным субъектом познания. Преобладание такого состояния над интересами воли свидетельствует, что воля — не главная сторона такого человека, а более слабая в сравнении с познавательной стороной. Напротив, сильное вожделение — источник порочности — исключает возможность чистого, бескорыстного, свободного от воли наблюдения мира (что именно и составляет характер гения), так как познание бывает в этом случае рабом воли.
Гений — это человек, который знает о своём исключительном таланте, и, несмотря на это, продолжает работать.
Гений указывает дорогу, талант идёт по ней.
Да тут такой господин бегает, гениальным музыкантом себя воображает. «Я, говорит, конечно, ничего, я нуль, потому что я не учился, но у меня не в пример больше мелодий и больше идей, чем у Мейербера». Во-первых, я скажу: зачем же ты не учился? а во-вторых, не то что у Мейербера, а у последнего немецкого флейтщика, скромно высвистывающего свою партию в последнем немецком оркестре, в двадцать раз больше идей, чем у всех наших самородков, только флейтщик хранит про себя эти идеи и не суется с ними вперед в отечестве Моцартов и Гайднов, а наш брат самородок «трень-брень» вальсик или романсик, и смотришь — уже руки в панталоны и рот презрительно скривлен: я, мол, гений.
Каждый человек считает страдания, выпавшие на его долю, величайшими.
Страдание своей целью имеет уберечь человека от апатии, от духовного окоченения.
Господь не позволяет заглянуть себе в карты, но каждый может увидеть, как он их тасует.