Со мной Идея! Входит дядька сивый, Опять зовут в угрюмый кабинет, И я иду, бесстрашный и счастливый.
Увы, реальная свобода мысли в Мире не существовала никогда! Я понимаю, во всех случаях отдаётся значительное предпочтение собственным идеям – свои себе, мои мне, его ему... – понятно, что чьи-то чужие вероятнее и скорее всего покажутся ущербными и совершенно неинтересными, а возможно, и вполне достойными удушения. Такой способ поведения слишком обычный и слишком человеческий, чтобы я видел здесь повод для какого-то отдельного упрёка. Личность сама себя объясняет и затем навязывает свою мысль, которая жестокими и неучтивыми средствами добивается всеобщего одобрения..., или уважения. Таким образом поступают все предвзятые персоны – без малейшего стеснения, впрочем.
Я сказал: значит, вы мой идеал. И она сказала: Я такого идеала тоже прежде не видала.
Особенно страшен деспотизм интеллигентного и потому привилегированного меньшинства, будто бы лучше разумеющего настоящие интересы народа, чем сам народ. Во-первых, представители этого меньшинства попытаются во что бы то ни стало уложить в прокрустово ложе своего идеала жизнь будущих поколений. Во-вторых, эти двадцать или тридцать учёных-интеллигентов перегрызутся между собой…
,Израиль, был создан для возрастания напряжения и навязывания политики США и Великобритании и никогда не сможет установить мир и спокойствие в регионе. Сионистский режим находится на грани исчезновения, и борьба палестинского народа с каждым днем приближается к своей цели.
Не однажды слышал я и читал в критических статьях, что я в моих произведениях «отправляюсь от идеи», или «провожу идею», иные меня за это хвалили, другие, напротив, порицали, с своей стороны, я должен сознаться, что никогда не покушался «создавать образ», если не имел исходною точкою не идею, а живое лицо, к которому постепенно примешивались и прикладывались подходящие элементы. Не обладая большою долею свободной изобретательности, я всегда нуждался в данной почве, по которой я бы мог твердо ступать ногами.
— Ещё идея! Ещё идея! — Пустите! Не душите меня! Не душите! Караул! Такая борьба происходила только что между моим другом полтавским помещиком и мною в «Hôtel de Madrid», в Севилье.
По-моему, оптимизм бывает двух родов: один, отворачиваясь от дурного и мрачного, устремляется к идеальному, хоть и призрачному, другой даже в плохом ищет крохи добра хотя бы и призрачного. Первый жаждет подлинного рая — и нет прекрасней этого порыва человеческой души.
Подвизайся за истину до смерти, и Господь Бог поборет за тебя.
Я смотрю на себя, как на ребёнка, который, играя на морском берегу, нашел несколько камешков поглаже и раковин попестрее, чем удавалось другим, в то время как неизмеримый океан истины расстилался перед моим взором неисследованным.