Я почувствовал огромное облегчение. До этого момента я как-то не отдавал себе отчёта, что боюсь, пожалуй, не меньше Элихио. Во рту появилась характерная сухость, вроде той, которую даёт пейот. Я почувствовал напряжение. Дыхание участилось. По мере того, как ритм его возрастал, я начал непроизвольно постанывать. Дон Хуан стал напевать громче. Потом он дал Элихио ещё один бутон, а когда тот его прожевал, протянул ему какой-то сушёный плод и велел жевать так же медленно, как пейот. Несколько раз Элихио вставал и ходил в кусты. Один раз — попросил воды. Дон Хуан сказал, чтобы он не пил, а только прополоскал рот. Элихио сжевал ещё два бутона, а потом дон Хуан дал ему сушёного мяса.
Есть концепция, которую я не могу переварить. Это место, где Кастанеда говорит, что знание — синеватый ореол, окружающий эманацию Орла., Но всё же я люблю его. Даже с синеватым ореолом. Он очень похож на тот горбатый монстр-кактус. Он не имеет голографического сертификата, что он подлинный Пейот™, он не может приподнять над землёй, и, возможно, не имеет даже права называться кактусом. Но он дарит вам незначительный побочный эффект, который вдруг делает центр краем, а край центром. Со всеми своими фокусами и провалами, он сияет высоко над пёстрой толпой многих «своим особенным голосом» на крутом маршруте от мрака до забвения. Независимо от того, какие ошибки содержат его книги, они обладают очень редким качеством, самым важным в мире, его трудно определить иначе, чем в собственных терминах Кастанеды: они имеют душу.
Когда всадник без головы, козлом отпущения служит лошадь.
Я не понимаю, за что меня полюбила ваша сестра, но, уж конечно, я без неё, может быть, не жил бы теперь на свете. Клянусь вам от глубины души, что я смотрю теперь на встречу мою с ней в Луге как на перст провидения. Я думаю, она полюбила меня за «беспредельность моего падения»... впрочем, поймёте ли вы это, Аркадий Макарович? — Совершенно! — произнёс я в высшей степени убеждённым голосом. Я сидел в креслах перед столом, а он ходил по комнате. — Я должен вам рассказать весь этот факт нашей встречи без утайки. Началось с моей душевной тайны, которую она одна только и узнала, потому что одной только ей я и решился поверить. И никто до сих пор не знает. В Лугу тогда я попал с отчаянием в душе и жил у Столбеевой, не знаю зачем, может быть, искал полнейшего уединения.
Вельяминов увлекался фотографией и краеведением., Со сдержанной гордостью он рассказывал мне, как ему удалось найти могилу пушкинской няни Арины Родионовны в селе Суйда под Лугой, а кроме того ― бюст работы известного скульптора Козловского...
Вы боитесь критики, до смерти боитесь. Она по шкуре бьёт., Теория Вавилова, — это вредная теория, которая должна быть калёным железом выжжена, ибо рабочий класс без буржуазии справился со своими задачами и сам начал править и добился определённых результатов. Во всей стране знают ВИР и о дискуссии, которая происходит между Вавиловым и Лысенко. Вавилову надо будет перестроиться, потому что Сталин сказал, что нужно не так работать, как работает Вавилов, а так, как работает Лысенко.
Если наши выдающиеся практики будут высказываться в пользу теорий и мнений, явно абсурдных для каждого, кто хоть немного знает генетику, такие, как положения, выдвинутые недавно президентом Лысенко и его единомышленниками,, то стоящий перед нами выбор будет аналогичен выбору между знахарством и медициной, между астрологией и астрономией и между алхимией и химией.
… взращенные под сталинской опекой цветисто-террористические аферы Лепешинской и Лысенко не исчезли вместе с падением Советов.
Два человека, избравшие друг друга среди всех прочих людей ради того, чтобы приносить друг другу любовь и поддержку, обязаны проявлять чувство юмора, приветливость, благоразумие, умение прощать, терпение и радушие, должны помнить о том, как хрупка и непрочна жизнь человеческого существа, и уважать друг друга до конца своих дней.
Уничтожьте любовь — и наша земля превратится в могилу.