По ночам на колокольне ревел сыч. Зыбкие и страшные висели над хутором крики, а сыч с колокольни перелетал на кладбище, ископыченное телятами, стонал над бурыми затравевшими могилами. — Худому быть,— пророчили старики, заслышав с кладбища сычиные выголоски. — Война пристигнет. — Перед турецкой кампанией накликал так вот. — Может, опять холера? — Добра не жди, с церкви к мертвецам слетает.
Бадожок мозолит аорты, Топчет лапоть предсердий сланец, Путь безвестен и вехи стёрты... Где же, братья, тропы конец? У излуки ли в Пошехонье, Где свирепы тюря и чес?..
Почести обесчещивают, высокое звание унижает, должность оглупляет.
Самолюбию почести льстят, гордость обходится без них, тщеславие хвастает ими.
К сожалению, ни время, ни ненависть не приносят исцеления… Время лишь рубцует рану, а ненависть делает острую боль ноющей… И только презрение может помочь спасти разодранное в клочья сердце… Слабый может только страдать, сильный — ненавидеть и простить… но только тот, кто выше духовно — презирать…
Вы не знаете парня по-настоящему, пока не попросите его надеть презерватив.
С той поры до дней текущих Только Правдой и жива Меж цветов и трав цветущих Жизни грусть, плакун-трава.
Я люблю правду без украшений.
Пусть горька правда — выслушай ее.
Doctoribus atque poetis omnia licent — отвечал он и продолжал читать: — явление первое. Театр представляет собой померанцевую рощу... Но какие же померанцевые рощи в Москве? Doctoribus atque poetis omnia licent, — снова произнёс он с некоторой досадой.