Слава твоя — как тень твоя: то она идет впереди тебя, то следует за тобою, иногда она больше тебя, иногда — меньше.
А почему я говорю много слов и у меня не выходит? Потому что говорить не умею. Те, которые умеют хорошо говорить, те коротко говорят. Вот, стало быть, у меня и бездарность, — не правда ли? Но так как этот дар бездарности у меня уже есть натуральный, так почему мне им не воспользоваться искусственно? Я и пользуюсь.
Однако Эдику и Лёньке не пришлось побывать на тех блистательных представлениях. В их присутствии случались смешные скорее случаи. Однажды хулиганистый старый, весь потрескавшийся слон, его проводили по кругу арены, чтобы он здоровался со зрителями, вылил, лукавый, ведро воды из хобота на ни в чём не повинную бабушку, сидевшую в первом ряду, привёдшую внучку в цирк. Эдику тоже пришлось получить однажды из хобота слона кубометр дурно пахнущего тёплого воздуха. Мать объясняла крепкие запахи тем, что «звери много работают и их плохо содержат».
― Мне, автомобилищу, чего бы не забыть ещё? Вычистили, вымыли, бензином напоили. Хочется мешки возить. Хочется пыхтеть ещё. Шины мои толстые ― я слон автомобилий.
Как живые в нашей книжке слон, слониха и слонишки. Двух- и трёхэтажный рост, с блюдо уха оба, впереди на морде хвост под названьем «хобот». Сколько им еды, питья, сколько платья снашивать! Даже ихнее дитя ростом с папу с нашего.
Люди умнеют, как слоны, которые в минуту опасности говорят: «Эге, мы в опасности, но всё будет путём, только надо весу поднабрать, фунтов 200-300».
Никогда не думал, что умирать так забавно.
Нет ничего в этой жизни ближе нашему сердцу, как умереть возможно скорее.
...мальчики смеются, когда видят смешное, и раз уж общество решило избавиться избавляться от своих покойников в обстановке гротескных обрядов, во время которых неизбежно то и дело возникают смехотворные инциденты, то немудрено, что похороны смешили меня, когда я был мальчиком, но внушают мне отвращение теперь, когда я стал старше и кое-что узнал о тех мерзостях, которые таятся за кулисами той сцены, которую сентиментальная публика любит называть «местом последнего успокоения».
Разбудить человека без надобности — не тяжкое преступление. Но только первый раз.