Во владениях лжи умирает фантазия.
Фанатизм — тяжелейшее осложнение любви.
Никогда не будешь чему-нибудь предан, если полностью в этом уверен. Никто фанатически не вопит, что завтра взойдёт солнце. Когда люди фанатически преданы политическим или религиозным верованиям — или же любым иным видам догм или целей, — то это всегда потому, что догмы или цели ставятся под сомнение. — перевод: М. Немцов, 1989
История фанатизма написана одними слезами и кровью, каждая страница написана ими и высушена на огне костров.
Гвоздь у меня в сапоге кошмарней, чем фантазия у Гёте!
Разъезжая по делам службы по разным городам в сопровождении двух филеров, я в каждом городе был передаваем новым филерам под расписку, как это теперь видно из архивных материалов. Это совместное путешествие продолжалось около года. Позднее, включительно до Февральской революции, о моём приезде и выезде из города в город давались только телеграммы каждой местной охранкой или полицией, при чем в 17 году было предложено моск. охр. отд. усилить за мной надзор. Февральская революция прервала это почти 40-летнее наблюдение за мной в тюрьме, ссылке и на воле. Такое преследование меня со стороны полиции, особенно в первое время по возвращении из-за границы, не давало мне возможности вплотную подойти в этот период, т. е. с 1910 г., к партийной работе соц.-рев., но связь моя с членами Ц.К. не прерывалась, и я, пользуясь своей разъездной службой, выполнял всякого рода поручения и принимал участие в разных видах партийной работы. С момента Февральской революции я всецело отдался общественной работе, Я принял самое близкое и активное участие в организации в Москве районных дум. С образованием центр. Совета районных дум я был избран сначала тов. председателя, а затем председателем Совета, в каковом звании состоял до Октябрьского переворота.
Кто ничего не имеет, всегда готов поделиться с Другими.
Мои фильмы имеют дело со стилизованным, экспрессионистским миром в котором есть своего рода гротескная красота.
Положи на фортепьяно какой-нибудь другой инструмент, например, хоть гитару, а на одну из струн её ― небольшой клочок бумаги, потом начни перебирать на фортепиано все клавиши одну после другой: бумажка будет спокойно лежать до тех пор, пока ты не заставишь прозвучать ноту, одинакую с той, которую издаёт струна гитары, но тогда лишь только ты дотронешься до клавиши, то в то же самое мгновение струна зазвучит, и бумажка слетит долой, следовательно, по какому-то непонятному сочувствию мёртвый инструмент отзовётся на голос живого.
Доктор глядел по сторонам и думал, что среди всех этих ровных, безмятежных жизней, как два испорченных клавиша в фортепиано, резко выделялись и никуда не годились только две жизни: фельдшера и его.