Загляните в душу свою, и будет ли тогда день или ночь, вы найдёте там кладбище. Маленькое, жадное, так много поглотившее.
Иногда я сомневаюсь, способен ли комар испытывать любовь: бывает, когда на меня садится комар, я его не прогоняю, а из чувства сострадания даю напиться крови, и потом он улетает, никак не выказав свою благодарность
Над поздними мальвами буйно заросших баштанов, среди огневой, но начавшей чернеть красноты, пятнистый и в ржавых иголках шарик каштана летит и летит, проваливаясь сквозь листы.
Распустившая себя женщина никуда не годится. Красота — это женское здоровье. А ты знаешь: «здоровая душа в здоровом теле». Если женщина запустила без ухода свою красоту, у неё скоро и душа будет запущена...
Культура — такое же изобретение человечества, как вилка или компьютер. Но разница между ними всё же есть. Мы легко совершенствуем компьютеры и столовые приборы, но что касается культуры – стоп, никаких перемен. Всякий убежден, что его образ мыслей является единственным и уникальным, а остальное — безумие и извращение.
Сегодня трудно определить, на каком корабле приплыло к нам это удивительное творение растительного мира. Но одно можно сказать с определённостью: первый идальго, позаботившийся о его импорте в Европу, сделал это по одному единственному побуждению: кактус ему понравился. Определённо, без длительного исследования было ясно: это не то растение, на котором он мог бы разбогатеть. Испанских завоевателей вело прежде всего стремление к богатству. Ослеплённые этой страстью, они без колебаний уничтожали целые племена индейцев. Но ради кактуса кровь не лилась, не пролилась ни одна слеза.
Карабкаясь с камня на камень, цепляясь кой-как за гладкие и скользкие выступы, то пробираясь ползком по узким ложбинкам, то вися над пропастью и рискуя на каждом шагу сломать себе шею, мы спустились, наконец, в ущелье, даже в этой глуши выдававшееся своею оригинальною дикостью. Шириною не более двух аршин, оно казалось длинным коридором с отвесными, чёрными, каменными стенами, на поверхности которых кое-где светло-серебристыми пятнами ложился скудный лишайник. Тут всё поражало крайним бесплодием. Две-три жалкие былинки, захиревшие и жёлтые, трепались у самого откоса на случайно попавшем сюда клочке землицы — и больше ничего. Со всех сторон нас встречали только чёрно-серые и чёрно-красные изломы камня, выстилавшего даже дно этого дикого ущелья.
Сердца наши, скальной породы, связала любовь оттого,Что ты неприступна, как камень, а я – терпеливей его.
...к чему бы годились женщины, если б нельзя было через них сделать умному человеку карьеру: в этом, в сущности, весь женский вопрос и заключается, если реально-то обсудить его. А главное, и не стыдно: мало ли кто выходил на дорогу через женщин?
Свежесть горных вод и горных вершин, ещё не совсем свободных от снега, быть может, даже свежесть моря, чуемого за горами, дышит в степном воздухе, трава ярче, пестрее, гуще. Между холмов вьются долины, то есть сады без конца. Эти сады крымских долин не имеют ничего подобного себе у нас в России. Их красоту трудно даже променять на скалы и море, которые для нас новее. Прекрасный итальянский тополь, стройный, сквозной, то грациозно группирующийся, то убегающий рядами — вот что составляет главную прелесть долины. Без тополя Крым не Крым, юг не юг. Я видел эти тополи и у нас в России, но никогда не предполагал в них такого богатства очарования. При первой мысли о крымском пейзаже у меня в голове поднимается тополь. С него он начинается, с ним он оканчивается. Объяснить этого впечатления нельзя, но я уверен, что всякий крымский путешественник, не лишенный живого чувства природы, сразу очаровывался крымским тополем.