Прежде всего приучись сдерживать язык.
Люди способны вынести почти всё, что угодно, если у них нет выбора. Мужество — когда у вас есть выбор.
Мужчины делятся на две категории: одни бегают за юбками, другие — держатся за них.
Новая мысль — это следующий виток хорошо освоенной — спираль раскручивается.
Все по очереди, обстоятельно ходили в уборную, бабушка последней задерживалась на крыльце и тихонько молилась на Большую Медведицу, которая по вечерам как раз располагалась напротив для удобства молящихся. Я не ерничаю, я слышала эту молитву. Вообще-то бабушка молилась молча, взбрасывая для креста руку нечасто и по-быстрому. Но иногда, иногда… Шевеление губ выдавало тайный вскрик, и тогда возникали имена: дедушки, дядьки, мамы… Мое… С тех самых пор с Медведицей у меня отношения личные, свойские. Я знаю место Ее на Небе, она знает мое на земле. Это укрепляет мой шаг, а Алькор и Мицар мне подмигивают.
Тяготы питают благородные души. Значит, из всего, о чём когда-то молились твои родители, тебе уже нечего выбрать, нечего захотеть для себя и пожелать самому себе, да и стыдно человеку, который одолел самые высокие вершины, обременять богов. Что нужды в молитвах? Сделай сам себя счастливым!
[ Ксенократ ] отвечал [...] «Жалеть о сказанном мне приходилось, о несказанном— никогда!».
Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты её были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всём, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там. Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на неё смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у неё молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединённые разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Меланхолия зимнего дня ― Белоснежных пушинок слетанье ― Овевает чудесно меня, Как больного в бреду умиранье.
Наш век— победа изображения над повествованием. Изображение присвоили себе таланты и гении, оставив повествование остальным. Метафора стала богом, которому мы поклоняемся. В этом есть что-то языческое. Мы стали язычниками. — «Алмазный мой венец»