Поцелуй — огонь любви.
Но ещё более непостоянные в Пошехонье судьбы человеческие. Смерд говорит: «От сумы да от тюрьмы не открестишься», посадский человек говорит: «Барыши наши на воде вилами писаны», боярин говорит: «У меня вчера уши выше лба росли, а сегодня я их вовсе сыскать не могу». Нет связи между вчерашним и завтрашним днём! Бродит человек словно по Чуровой долине: пронесёт бог — пан, не пронесёт — пропал. Какая может быть речь о совести, когда всё кругом изменяет, предательствует? На чтó обопрётся совесть? на чём она воспитается?
Наконец наступил момент, когда просвещение, обойдя все закоулки Российской империи, коснулось и Пошехонья. Прежде всего оно сочло необходимым обревизовать пошехонскую терминологию и затем, найдя в ней более или менее значительные неисправности, усердно принялось за очистку её от ненужных примесей.
Правда, конечно, дело почтенное, но и ложь не преступление, ибо ведь и у собеседника есть кипучее, гибкое, мгновенно вспыхивающее воображение.
Ложь открывает тому, кто умеет слушать, не меньше, чем правда. А иногда даже больше!
Меня хвалили цари, любили солдаты, мне удивлялись друзья, ненавистники меня поносили, при дворе надо мною смеялись. Я бывал при дворе, но не придворным, а Эзопом и Лафонтеном: шутками и звериным языком говорил правду. Подобно шуту Балакиреву, который был при Петре Первом и благодетельствовал России, кривлялся я и корчился. Я пел петухом, пробуждая сонливых, угомоняя буйных врагов Отечества. Если был бы я Цезарь, старался бы иметь всю благородную гордость души его, но всегда чуждался бы его пороков.
Не следует обижаться на людей, утаивших от нас правду: мы и сами постоянно утаиваем её от себя.
Нет правды на земле, но правды нет и выше.
Правда — наше самое драгоценное состояние. Давайте бережно с ней обходиться.
Кто покупает лишнее, в конце концов продаёт необходимое.