Исследование началось и здесь с очень грубых и приблизительных методов. А в настоящее время эти методы стоят на высоте почти безупречной. Раньше, например, исследовали рвотные массы, вызывая искусственную рвоту, или доставали сок так, что давали собаке глотать губку, и затем, когда губка пропитывалась соком, её вытаскивали. Это, конечно, очень грубый способ. Во-первых, таким путём можно добыть очень мало сока, и затем, губка пропитывалась не только соком, а и пищей. Сок получался нечистый.
Шатилов снова сбежал вниз. Яков Константинович сидел, вернее лежал, на том же самом чемодане и, вращая помутившимися глазами, хрипел. Его одновременно душили и рвота, и кашель. Шатилова передёрнуло, он бросился в ближайшую каюту, схватил графин и стакан и стал поить больного., — Теперь легче? — спросил Шатилов. Больной утвердительно опустил веки и ничего не ответил. — После рвоты всегда легче. Потерпите ещё с полчаса. Скоро должно совсем стихнуть: ветра настоящего нет. Вот минуем ещё один мыс, станем носом по зыби, и тогда пойдём как по маслу.
Великая рекламная кампания лишь ускорит неудачу плохого продукта. Так больше человек узнает о том, что он плох.
Ребёнок, который переносит меньше оскорблений, вырастает человеком, более сознающим свое достоинство.
Дача молчала. Тропическая флора ластилась к инженеру. Кактусы протягивали к нему свои ежовые рукавицы. Драцены гремели листьями. Бананы и саговые пальмы отгоняли мух с лысины инженера, розы, обвивающие веранду, падали к его сандалиям. Но все было тщетно. Брунс хотел обедать.
Самое смешное, что я с Минкультом в определении русской цивилизации согласен, и сам это не раз писал: Россия не Европа. Современной русской культуре не свойственны ни европейская логика, ни европейское равенство перед законом, ни ценности западного негероического христианства. Наша культура: «Слабых — бьют». Западная культура: «Слабых бьют негодяи». Поэтому я нынешнюю отдельность русской культуры от Запада (а культура — это всё то, что человек производит, минус гены) воспринимаю как трагедию. А министерство современной русской культуры — похоже, как повод для восторга.
Представьте себе весьма напряжённое, закусившее удила животное средней величины, пускай, ни толстое, ни тонкое, но зато сорока шести лет от роду, (а вам-то всего лишь двенадцать!) при этом называющее себя мадемуазель, что само по себе, пожалуй, было бы уже слишком музыкально... Да. Я прерываюсь, чтобы немного набрать воздуха. Совсем немного... Итак, это животное непрерывно насилует все попадающиеся ему на пути рояли и попутно успевает выдавать рекомендации, как вам следует жить, чтобы не стать неудачником.
Жду, когда привезут рояль, чтобы снова приняться за «Колокол», работу над ним я пока прервал. Надеюсь, что мерзкий нарыв на пальце, который выскочил неизвестно почему и причиняет страшную боль, не помешает мне работать.
– Если бы после долгого восхождения ты вскарабкался на вершину высокой горы и обнаружил там... рояль, то что бы ты сыграл? – Думаю, что столкнул бы его вниз. И что бы он при этом «сыграл», то и было бы моей музыкой.
Когда я в среду на прошлой неделе пришёл послушать Падеревского, концерт заканчивался, аудитория была в диком восторге, а рояль – в жалком состоянии. Падеревский, если смотреть на него как на необычайно темпераментного «весёлого кузнеца», который бьёт по роялю, как по наковальне, и выколачивает звуки, буйно наслаждаясь размахом и силой своей игры, – во всяком случае, взбадривает публику, к тому же молотобойное исполнение не лишено разнообразия и порой становится воздушным, Слава Падеревского подобна славе убийцы, совершившего тяжкое преступление в бурном порыве чувств. И помимо всего, рояль не тот инструмент, с которым можно безнаказанно обращаться подобным образом.