Деревья и кусты в саду стояли все осыпанные инеем, — точно лес из белых кораллов! Все ветви словно покрылись блестящими белыми цветочками! Мельчайшие разветвления ветвей, которых летом и не видно из-за густой листвы, теперь ясно вырисовывались тончайшим кружевным узором ослепительной белизны, от каждой ветки как будто лилось сиянье! Плакучая берёза, колеблемая ветром, казалось, ожила, длинные ветви её с пушистою бахромой тихо шевелились — точь в точь, как летом! Вот было великолепие!
Печальная берёза У моего окна, И прихотью мороза Разубрана она.
Ель мне подала лапу, берёза серьгу, Тучка капнула перл, просияв на бегу...
И так… вот видишь ли в чём дело… Давным-давно, когда без нас всё зеленело, И папоротник был не ниже тех берёз, Что видел ты в саду, — так высоко он рос, — Ну, словом, так давно, что людям и не снилось, — Звёзд вовсе не было… Раз, солнце закатилось...
С холма видна вся даль, лесистая бескрайность, Где клинья жёлтые врезаются берёз, Простор, простор, простор и всё необычайность… Зачем живёт лишай? Зачем живёт мой пёс?
Местность становилась всё ниже, а лес безрадостней и бедней, вешняя вода сипела под многолетней дерниной бурого мха. То было смешанное мелколесье третьего бонитета с запасом древесины кубометров в тридцать на га, забитое всеми лесными напастями, кое-где затопленное водой, и того неопределённого возраста, что и люди в беде, всё же почти рукопашная схватка пород происходила здесь. Снизу, от ручья, темная в космах сохлого хмеля, ольха наступала на кривые, чахоточные берёзки, как бы привставшие на корнях над зыбкой, простудной трясиной, но почти всюду, вострая и вся в штурмовом порыве, одолевала ель, успевшая пробиться сквозь лиственный полог. Впрочем, нелегко и ей доставалась победа: иные стояли без хвои, у других груды ослизлых опёнок сидели в приножье.
Бывший беляевский триумвират мрачно ожидал господина Скрябина в карете, а этот господин очень дурно начинал свою новую карьеру беседой с каким-то “опальным” композитором, да ещё и на кладбище, меж двух довольно чахлых берёзок..., – или это были осины, теперь не припомню.
Благовонная ночь снова дышит весной, Пробудилась от спячки земля, И с берёзой кудрявой, с густой бузиной, Нарядились опять тополя.
Начал он читать эту книгу, одну ночь читал — вышла из берёзы красная девица, красоты неописанной, по самые груди, другую ночь читал — вышла по пояс, третью ночь читал — совсем вышла. Поцеловала его и говорит: — Я — царская дочь, похитил меня нечистый и сделал берёзою. А три сокола — мои родные братья, хотели они меня выручить, да сами попались!
Берёзы севера мне милы, — Их грустный, опущённый вид, Как речь безмолвная могилы, Горячку сердца холодит.