Если бы животное убило преднамеренно, это был бы человеческий поступок.
Каждый убийца, вероятно, чей-то хороший знакомый.
Убийство — всегда промах. Никогда не следует делать того, о чём нельзя поболтать с людьми после обеда.
Кого люблю, того и бью, То истина святая, И если даже и убью, То только обожая.
По свидетельству старинной польской хроники Прокоша, в кукушке чествовалась богиня Жива, т.е. дающая жизнь, почему голос её и по сие время принимается народным поверьем за предвещание стольких лет жизни, сколько раз крикнет птица. «Думали, что высочайший владыка вселенной превращался в кукушку и сам предвещал продолжение жизни, поэтому убиение кукушки вменялось в преступление и преследовалось от правительства уголовным наказанием».
Не совершаем ли мы, колесуя убийцу, ошибку ребёнка, который бьёт тот стул, на который наткнулся
Старая как этот мир мечта каждого порядочного человека — убить кого-нибудь, хотя бы и в порядке самообороны.
Если бы мне пришлось встретить своих убийц на том свете, я предпочёл бы жить с ними на этом.
Я считал это продолжающееся убийство беззащитных японцев ещё более отвратительным, чем убийство хорошо защищенных немцев, но по-прежнему не отказался от участия в нём. К этому времени война длилась столь долго, что я едва мог вспомнить мирное время. Никто из живущих ныне поэтов не в силах выразить ту душевную опустошенность, которая позволяла мне продолжать участвовать в убийствах, не испытывая ни ненависти, ни раскаяния. Я был дома, завтракал со своей матерью, когда утренние газеты принесли новость о Хиросиме. Я тотчас же понял, что это означает. «Слава богу!» — сказал я, зная, что, мне больше не придётся никого убивать.
— Бежал бы. А то как человек подходит, так и смотрит: «Ты тело ел?» А чего смотрят! Разве я один? Сколько есть, которые в бегах убивали и ели. Да молчат! Каторга говорит, что в кандальной тюрьме не мало таких, которые в бегах питались с голоду мясом убитых или умерших товарищей. Мне показывали несколько таких, которые винились каторге, а один из них, на которого все указывали, что он ел мясо умершего от изнурения товарища, когда я спросил его, правду ли про него говорят, отвечал мне: — Всё одно птицы склюют. А человеку не помирать же!